Воронежский претендент на премию Кандинского о своих взглядах на искусство, художественное образование и творческом пути

Несколько дней назад в Интернет просочилась новость о том, что воронежский художник попал в шортлист претендентов на премию Кандинского в номинации "Молодой художник. Проект года". По этому поводу корреспондент ИА vVoronezhe.ru решила лично пообщаться с членом нашумевшего объединения художников ВЦСИ Николаем Алексеевым, тем самым воронежским творцом, проект которого "Найденные ландшафты" возможно признают проектом этого года.

Беседа оказалась довольно интересной, а собеседник — приятным и разговорчивым. Нельзя не отметить тот факт, что встреча с Николаем развеяла сложившийся у меня в следствие разных причин образ членов ВЦСИ, как высокомерных знатоков искусства, к которым и подойти-то страшно.

Впрочем, судить по одному человеку, конечно, нельзя. Но, руководствуясь верой в то, что всё вокруг лучше и проще, чем кажется, я всё-таки изменила своё мнение. В конце концов, все мы — люди. Да и беседа наша с Николаем началась с простых человеческих вопросов.

- На сколько мне известно, у тебя есть жена и пятилетний сын. А не мешает ли семья художнику творить?
- Мешает.
- До нее и после нее как было?
- Да я бы не сказал, что сильно по-разному. Скажем так, она по-любому является препятствием. Другое дело, может ли человек иметь все силы, чтобы это препятствие преодолеть. Больше всего мешает лень. Если лень в себе не перебарывать, то и семья будет мешать, и, не знаю там, нос зачешется, то жарко, то холодно...
- Просто кто-то говорит, что наоборот, дети и семья — это уже другая степень самосознания, и они вдохновляют на что-то...
- Вполне возможно, но не напрямую, косвенно. Чаще говоришь себе, что надо работать, не надо лежать. Заставляет перебарывать себя.

О художественном образовании

- А есть ли художественное образование у тебя? И как ты думаешь, оно вообще нужно или нет художнику?
- Да, у меня есть художественное образование, но я его закончил скорее для родителей. Я где-то курсе на третьем понял, что оно мне не нужно. Точнее, то образование, которое у нас в России дают... Одним из тысячи везет, когда у них есть толковые преподаватели. А вообще, по-моему, вся система образования выбивает всё.
- Ну все жалуются.
- Просто когда я поступал в художественное училище, мне нравились фильмы про Ван Гога, образ гения, безумного художника. Мне казалось, это дико романтично, а оказалось, что это было правдой для XIX века, но никак не для XXI. При этом вся система образования считает, что XIX век — это культ Гения. Но это абсолютно не соответствует реальности. Кстати, по этому поводу, в сентябре в рамках московской биеннале наш друг Егор Кошелев, он там преподаватель Строгановского института, он делает выставку, посвященную травмам академического образования: как академическое образование ломает художника, как он это преодолевает...
- А как ты сам смотришь на этот вопрос?
- Ну, психологически очень сложно. Огромное количество людей, которые имели бы потенции быть художниками, из-за академического образования они ими не могут стать, потому что психологически ломаются. То есть это нормально, когда преподаватели говорят, что художник сейчас никому не нужен, что смысла в этом нет никакого, что надо всем становиться дизайнерами, делать web-дизайны, какие баннеры для устройств липосакции...
- Да, я вижу, что огромное количество людей, которые имеют художественное образование, они что-то творят, и не мысли творят, а какие-то вещи скорее, не из себя эмоции, а просто для красоты, оформления...
- Здесь есть две причины, я думаю. Во-первых, у нас очень странное министерство образования. Программу по истории искусств по той же... Мало того, что она абсолютно не аналитична, то есть преподают "было то-то, в этом году"... А почему было — не понятно. И второе, в 30-х годах был создан Союз Художников. Точно также, как в фашистской Германии. Это две страны, где был в то время Союз Художников. Но после падения гитлеровской Германии, там его не стало. А у нас он есть по сей день. Был госзаказ от власти. И тебе нужно было только хорошо рисовать Ленина и Сталина. Если ты не очень хорошо рисуешь Ленина и Сталина, то надо рисовать пасторальные сюжеты, березки там, речки. И никто не задавался вопросом для чего и зачем. И вся эта огромная машина, она до сих пор работает, и поэтому действует как-то угнетающе.

О начале творческого пути

- Во сколько лет ты начал рисовать? Может в детстве чем-то увлекался...
- У меня, как и у многих художников, в детстве рисунки по рисованию за меня рисовала мама. Получал я пятерки за это нечестным путем. После школы пошел на исторический факультет учиться, но как-то быстро к этому охладел, и понял, что надо становиться художником. Поступил в художественное училище. Опять через год разочаровался. А творчество началось наверное... Ну вообще, история всего более ли менее прогрессивного искусства в Воронеже идет с Арсения Жиляева. Сейчас уже он московский, очень именитый художник. Они в начале 2000-х — Арсений Жиляев, Илья Долгов и Александр Синозерский — у них было творческое объединение ПИ — "Пограничные исследования". Это было абсолютно автономное объединение. Не было у них практически ни зрителя, а если и был, то он был совсем не нужен. Собирались у кого-то на квартирах. Сами для себя устраивали какие-то акции, основанные на школе московского романтического концептуализма. И, как раз когда я поступил в училище, меня друзья пригласили на одну из этих акций. Я туда пришел и понял, что по духу и каким-то ощущениям это было глотком свежего воздуха, ни с чем не сравнимым.
- А что именно понравилось? Расскажи о своем первом визите?
- Названия акции не помню. Была комната... Смешная история в общем. У Шуры Синозерского была квартира. В ней дедушка жил. И дедушка его был чекистом. У него был шкаф такой, в котором висела чекистская шинель, огромное количество досье на врагов народа. Это всё называлось "Галерея ЧК". Там начали делать ремонт. Иван Горшков разрисовал стены какими-то кичёвыми картинками: зайцами, дед-морозами. И развесили картинки. Не помню какие, но что-то про кому Мамлеева, что-то такое. В целом, они делали какие-то автономные такие штуки, своего рода субкультуру, и язык художественный читать не возможно было никак. Но какие-то общие интенции были дико поэтичны. Я очень сильно проникся этим. И с тех пор начал обращать внимание, больше читать, больше смотреть. Появилась какая-то насмотренность.
- А интересоваться именно современным искусством или искусством в целом?
- В целом. Мне очень не нравится разделение на современное искусство и несовременное.
- Но ведь вашему объединению приписывают именно то, что вы — современные художники.
- Что такое современный художник? Нельзя быть несовременным художником. Просто так людям проще: вот это вот классический художник "Вася Петухов", он рисует березы, а это современный художник, ну не знаю, Андрей Монастырский,он рисует говно. Очень странное разделение, потому что есть в истории искусства определение классического искусства. А почему человек, который доярок с утра до вечера рисует, вдруг стал классическим художником, не понятно. Это просто в России так привыкли.
- А какую роль в твоей жизни сыграли "Х.Л.А.М." и ВЦСИ?
- Галерея "Х.Л.А.М." - колоссальный, конечно, в моей творческой биографии шаг. Потому что, на самом деле, не было абсолютной никакой, ее и сейчас нет, инфраструктуры. Не было просто площадки, где можно было показывать. Не столь важно для того, чтобы именно показывать зрителю, потому что людей, которые разбираются в искусстве — единицы. Они и так могут посмотреть, не обязательно для этого выставки какие-то делать. Самое важное было то, чтобы попробовать... Одно дело, я сделал, оно на столе у меня лежит, я смотрю — как гениально. А другое дело — я вижу, как объект взаимодействует с искусством пространства, как он взаимодействует с работами других художников. И огромное спасибо Алексею Юрьевичу, директору галереи, за то, что он будучи не богатым человеком, вместо того, чтобы сдавать это помещение и получать за это деньги, он открыл галерею и только тратит, тратит на это. И даже в те моменты, когда он занимает какие-то деньги у знакомых, чтобы за свет расплатиться, он всё равно не закрывает ее, не пропадает надежда ни на что, он просто герой, на самом деле. Вот это место и люди, которые у себя дома что-то делали, они вдруг познакомились, они вдруг как-то сошлись. И появилось подобие рынка. В пределах рынка есть конкуренция. Рынка, конечно, в Воронеже нет. Но подобие конкуренции появилось, а когда есть конкуренция, естественно, что я не могу делать хуже, чем делают мои коллеги. И, естественно, качество твоего искусства растет.
- А с кем из тех, кто там был, ты общался теснее всех? Чьи взгляды тебе ближе были?
- С Иваном Горшковым, с Ильей Долговым. Как раз, с которыми мы организовали ВЦСИ (Воронежский центр современного искусства). Так получилось, что мы одного возраста и примерно одних взглядов на жизнь, на искусство.

Об искусстве

- Помогали ли тебе когда-нибудь искусство и творчество решать какие-то личные проблемы?
- Женился я из-за этого. Ходил, мол, "Я — худооожник", и девушки так и липли. Я шучу, конечно. Но, как-то так.
- А как по-твоему, искусство должно вообще помогать решать какие-то проблемы, внутренние или личные философские дилеммы?
- Искусство прежде всего должно задавать вопросы. И это, естественно, помогает находить на них ответы. Потому что если вопроса не задать, то и ответа никогда не получишь. Я иногда хожу по выставкам. И у меня такой критерий хорошего искусства: если я посмотрел и задался каким-то вопросом, которым никогда до этого не задавался. Он может быть моральный, социальный или политический. Да какой угодно. Даже сугубо эстетический какой-то вопрос. Но я им задаюсь и пытаюсь на него найти ответ. Если я на него нахожу ответ, это, естественно, делает меня лучше или хуже, не знаю, но что-то для меня делает.
- Что в процессе творчества тебе нравится больше всего?
- Когда пытаешься что-то делать, это как у исследователя, который пытается раскрыть какую-то научную тайну. Ну тут так же, как, наверное и везде. Есть какая-то тайна, и когда ты ее приоткрываешь, эту завесу тайны, ощущение первооткрывателя очень приятно.
- Художник по-твоему кому-то что-то должен своим творчеством, или он может делать всё, что угодно, не задумываясь, что это и как это?
- Это к вопросу о Боге. Если Бог есть, то, наверное, он должен что-то Богу. Ницше говорил, что, если Господь существует, то единственное, что ему нужно от человека — это искусство.
- А должен ли он нести всегда что-то хорошее? Или он может точно также какие-то разрушительные вещи создавать?
- Мне кажется, что если на искусство смотришь, и оно несет что-то разрушительное, или оно наоборот несет что-то благое и возвышенное, то это плохое искусство. А если оно задает именно вопрос — не понятно, разрушение это или, наоборот, созидание — тогда соответственно, оно хорошее.
- А должны ли люди всерьез относиться к искусству?
- К искусству только всерьёз можно относиться. Либо всерьез, либо не относиться вообще.
- Вопрос по твоему творчеству. Члены вашего объединения делают достаточно необычные вещи, не всем понятные. Люди говорят тебе, не знаю — часто или нет, что им нравится. Какой процент из них говорит это искренне, потому что понимает, или же просто так?
- Мне то, что им нравится то, что я делаю, говорят ограниченное число моих коллег, жена и искусствоведы или коллекционеры, но это очень маленький процент людей. Профессионалы говорят искренне. Искренне ли говорит жена, я не знаю.
- Как встречают в Воронеже и как встречают в Москве твоё творчество?
- Одинаковые отзывы. Там из-за того, что город больше, и тех, кому нравится больше. Но процент одинаковый. Это Россия. В Европе, говорят, получше. По крайней мере, на сколько я могу судить... Там нет такого разделения, как современное и не современное. Детей водят в музей современного искусства с 5-6 лет. То есть музей — это не как музей... У нас, например, музей Крамского — никто не знает, где он находится, никто не знает, что в нем находится. Если захочешь туда попасть, в лучшем случае на тебя наорут, что у тебя нет бахил или еще что-то. У них музей — это действительно культурный центр, это действительно такая фабрика по производству смыслов, фабрика образовательная. Там есть студии, какие-то кружки. Детей с 5 лет туда приводят. Они просто сидят перед картиной Энди Уорхола и их учат рисовать, как он. И у них с детства нет такого: о, что это такое? Они реагируют абсолютно нормально.
- А ты выставлялся где-нибудь в Европе?
- Нет.
- А в планах?
- Осенью пригласили в Лейпциг.

О проекте "Найденные ландшафты"

- Расскажи о проекте, который претендует на премию Кандинского.
- Была выставка в галерее "Х.Л.А.М." "Формы разума". Я там представлял "Найденные ландшафты". На стене такая полочка. На ней стояли гипсовые скульптурки, а сверху над ними висел такой минималистичный пейзажик.
- Внешне понятно. А что ты туда вкладывал?
- В общем, скульптуры, грубо говоря, моей руки там практически нет. Это отливки из гипса в упаковочный пенопласт, в который были телевизоры упакованы, электробритвы, любые бытовые приборы. То есть, есть упаковка. Она какую-то форму имеет. Я туда заливал гипс, и получались вот такие скульптуры. Живопись — это широкоформатные плоттеры, которые печатают и рекламу, и, что самое важное, печатают огромное количество всевозможных картин с Айвазовским. У них всегда по краю за областью печати идет такая тестовая полоса: красный, синий и белый. И он проверяет, не забились ли эти шлюзы с краской. И я, собственно на холсте оставил только эту полосу. Почему они вместе: и то, и другое — это ошметки, которые выкидывают от индустриального производства, которое идет огромными тиражами. Одна Икея производит миллиарды и миллионы товаров в день. Вся эта упаковка идет на мусор. Те же китайцы штампуют вот эти картины для кухонь, и эти обрезки с тестовой полосой тоже идут на мусор. И, собственно, история так называемого современного искусства началась с русского авангарда. От них же генеалогически произошел весь дизайн, и промышленный дизайн, который изготавливает все эти предметы. Мне было интересно, когда этот ошметок индустриального производства вдруг по моему велению снова превращается в образы, очень похожие на то, из чего вся эта индустрия дизайна вышла, очень похожие на исторический авангард начала XX века.
- У меня есть такой вопрос. Есть вещи, на которые ты смотришь, и они не дают тебе ни одной эмоции. Но кто-то объясняет их, и они наполняются смыслом. Я не могу понять, надо с этим согласиться или нет? Стоит ли после этого признать предмет произведением искусства или не стоит? Ведь можно взять любую вещь, как-то объяснить и она станет важной. Так получается?
- Нет, любую вещь нельзя объяснить. Точнее, не любое объяснение может придать вещи смысл.
- На сколько мне известно, в номинации на премию десять человек. Ты видел их работы?
- Всех не видел. Есть какие-то новые для меня.
- Как ты оцениваешь свои шансы на победу?
- Логичнее всего будет сказать, один к девяти. Но... Не знаю, я как-то очень оптимистически к этому отношусь. Нельзя сказать, что я был сильно удивлен, когда узнал, что вообще попал в шортлист. Искусство произвел хорошее, мне за него не стыдно.

Решение о том, кто получит премию в 7000 Евро, будет приниматься посредством голосования. Планы на эту еще не полученную сумму у Николая уже есть, и появились они задолго до участия в московском смотре-конкурсе. Однако, говорить о них мы не будем. Поразмышляйте лучше об искусстве...